— Сейчас я не могу уснуть, — произнес я тихо в надежде, что она ещё не успела погрузиться в собственный мир снов.
Странноватая вещь бессонница. Всю неделю я спал по три-четыре часа в день, на выходных мне не отдал отоспаться домашний, так сказать, аврал, а за ним и друзья, срочно нуждавшиеся в помощи по неким вопросам, в каких они оказались несведущими. В конце концов, я спрятался ото всего мира с его неудачами, неуввязками, печалями и криками о помощи в малеханькой квартире на втором этаже, на разложенном диванчике, сытый, удовлетворенный и очень усталый. В мою честь было постелено свежайшее постельное бельё, и работал обогреватель, разливая в воздухе благодатное тепло. Казалось бы, о чём ещё грезить? Ложись и спи от всего сердца! Конкретно это я и собирался сделать – на последующий денек мне опять необходимо было вставать в 5 утра, но бессонница пришла со своими планами на ночь. В голове крутились предки, друзья, работа, опять друзья и опять предки, я вертелся, вставал глотнуть воды и ложился назад, то и дело будя милую сплюшку, дремлющую под боком.
Она зашевелилась, делая поворот ко мне. Прижалась, вся тёплая-претёплая, обняла, ткнулась в шейку мягенькими губками.
— Почему?
— Не знаю. Не идёт сон. Набегался за неделю, сейчас мысли… вертятся.
— Я думаю, — щекотно забормотала она мне прямо в шейку, — он от тебя удирает и скрывается.
От таковой внезапной приятности я поёжился. Придавил её к для себя под одеялом.
— А почему он это делает? Я, что, таковой прямо весь из себя ужасный?
Она опять зашевелилась.
— Совсем нет. Совсем напротив.
— А чего это он тогда?
— Ну…
Она приподнялась на согнутой в локте руке, приметно оживившись.
— По сути, всё это полностью объяснимо, как я думаю. Видишь ли, сны, они сами по для себя достаточно бестолковые, упорные и некомпитентные сотворения. Прямо как Оладушек, — добавила она вдумчиво.
Оладушком был её сосед по квартире Максим, на чьём обыкновенном месте для сна мы на данный момент расположились. По неведомым мне причинам он удостоился этого прозвища, и никак по другому она никогда его не называла.
— Итак вот, о чём я гласила? – она очнулась.
— О снах, — напомнил я, зарываясь лицом в её волосы.
— Ах, да. Ну итак вот. А так как они вправду ни дать, ни взять Оладушек, то и ведут себя соответственно. Они упираются, привередничают и дают дёру в самый неподходящий момент. А всё почему?
— Почему?
Равномерно сползая вниз, я устроился очень комфортно: прижался щекой к её груди, в то время как она свободной рукою обычно гладила меня по волосам, запуская в их пальцы, как расчёску.
— Всё поэтому, что они находятся под воздействием собственной исключительной бестолковости, так именуемым Синдромом Оладушка, который не прекрасно поддаётся исцелению медикаментами, но хорошо контролируется пенделями в разумном количестве. Но, очевидно, в отношении снов этот метод малоэффективен. В отличие, кстати, от Оладушка. Возьмём хотя бы тот случай, когда этот грамотей желал кинуть институт и начать путешествовать автостопом по Европе, так как, как видите, ему показалось, что его жизнь скучна, невесела и бедна событиями. Обострение Синдрома Оладушка налицо! Но несколько пенделей умеренной силы – и состояние пациента стремительно стабилизировалось до пределов нормы. Так что, почетаемый сотрудник, как вы видите, явление, нареченное нами синдромом Оладушка, так либо по другому может быть контролируемо.
— Угум, — пробормотал я фактически на грани сна.
Она склонилась и поцеловала меня в губки долгим-долгим поцелуем.
— Размеренной ночи, сокровище моё.
— Сокровище – так как весь грязный и выкопанный из земли?
Она погрозила мне, просто постучав пальцем по кончику моего носа.
Я засмеялся и уснул.
Мне снился Оладушек, другими словами, естественно, Максим, автостопом добирающийся до поликлиники, главврачом в какой была моя нескончаемая сплюшка. Она сердилась, высылала его в институт, ворчала и прописывала пендели. Последующим пациентом оказался, к моему немалому удивлению, я сам, и сон равномерно начал получать другую направленность.
Ко мне строгая главврач была не только лишь не строга, да и совершенно напротив. Она предписала мне чаще отдыхать и радоваться тому что живешь, а потом, подойдя близко-близко, предложила начать радоваться тому что живешь прямо на данный момент, не сходя с места. Пока я пребывал в ступоре, она заскользила ладонями по моему телу, по шейке, по груди, просочилась под одежку, а потом и совсем принялась щедро одаривать меня очень возбуждающими ласками губ и языка. Оправившись от лёгкого удивления, я стал неудобно отвечать ей. Она же с очевидным наслаждением освободила меня от футболки и расстегнула и стащила вниз джинсы. Ловкими пальцами прошлась по животику, скользнула в плавки, и далее стало совершенно приятно. Я удивился тому, какими близкими к реальности оказались чувства во сне, попробовал оборотиться набок, но что-то воспрепядствовало мне. Медленно-медленно, с усилиями всплывая из сна в действительность, я застонал наяву, и ещё раз, из-за очень сильных сладостных чувств понизу животика и ещё ниже.
Сонный, как медведь среди спячки, я сообразил только, что сон сном, а чувства были самыми что ни есть реальными. При мерклом свете фонаря, проникающем из-за штор, в сумраке комнаты мне удалось рассмотреть силуэт с длинными-предлинными перепутанными со сна волосами, склонившийся над моей самой выдающейся сейчас частью. В эти нескончаемые волны волос я и погрузил пальцы, проверяя достоверность происходящего.
Судя по ощущениям, она применила запрещённый приём с зажатием головки в ладошки и поворачиванием ладошки, как в попытке открутить крышку с баклажки, отчего меня выгнуло на кровати с еще одним, уже еще более звучным, стоном.
Пока я приходил в себя, она медленно-медленно вылизывала ствол члена и кожу вокруг него. Погладила яйца, перекатила их в ладошки, склонилась и вобрала их в рот.
Я шумно вздохнул.
Выпустила изо рта и стала стремительно их вылизывать, толкаясь меж ними языком, будто бы пытаясь их поделить. Опять погружала в рот, опять щекотала кончиком языка и облизывала, осторожно сминала губками…
— Оххх ты как отлично, — выдохнул я со стоном, после этого задал показавшийся мне не полностью уместным вопрос:
— Который час?
Мой глас, спросонок всегда хрипловатый, на данный момент был в особенности в ударе, мне даже показалось, что я её испугал.
Но она ответила совсем расслабленно:
— Приблизительно половина 5-ого.
И возвратилась к собственному интереснейшему занятию.
Какое-то время я лежал в мгле, постанывая и гримасничая от наслаждения, пытаясь собраться с идеями и силами. 1-ое давалось мне в особенности тяжело, так что пришлось кинуть это дело и отдаться ощущениям. А отдаваться было чему…
Она не спеша, со смаком облизнула головку. Потёрла кончиком языка уздечку, поначалу медлительно и просто, будто бы играя, позже всё резвее и резвее, с напористостью, делающей ей честь. Поцеловала взасос, ещё и ещё. Странноватое томление разлилось по всему телу, отдалось лёгкой дрожью в пальцах. В конце концов, она погрузила головку в рот стопроцентно, вырвав из меня возбуждённый полустон-полувздох. Это само по себе было очень приятным. Но далее она упёрла головку в нёбо и медленно-медленно качнула головой.
— Ааа!!.. – я резко приподнялся на кровати.
Полутьма и в особенности восприимчивое к ласкам со сна тело усиливали чувства.
Посасывая головку, она мерно качала головой. Терзаемая изощрённой лаской головка послушливо тёрлась о нёбо, посылая импульсы, от которых я хаотично содрогался.
Обессилевшей рукою я водил по простыни, пока не нашёл её руку и не сплёл свои пальцы с её пальцами, прочно сжав их.
— Мммммм!!!.. Ммм, м! – стоны прорвались-таки через плотно сомкнутые губки.
Она задвигалась резвее, к губам, сомкнувшимся за головкой, добавилось тугое колечко пальцев, заскользило по пульсирующему стволу, вырвало из меня вскрики и даже сдержанный рык
— Оооооо, божеее…
Я шумно дышал раздувшимися ноздрями и мужественно крепился до того времени, пока она не сжала лаского в свободной ладошки яйца, массируя их заботливо, но ужжжасно приятно. Я застонал в глас, прочно сжал её пальцы.
— Оооох… я не могууу… я на данный момент… я скоро… — всё, что мне удалось сбивчиво шепнуть.
Перед очами, которыми я совсем глупо таращился на луч света на потолке, всё начало плыть.
Губки вдруг покинули головку.
— Ты пробудился? – ну очень внезапно спросила она.
В ответ я недоумённо толкнулся бёдрами ввысь, как досадно бы это не звучало, в безразличный воздух. Разочарованно застонал. Потом сконцентрировался и честно ответил:
— Не знаю.
— Так не пойдёт, — произнесла она неясно. – Давай просыпайся.
— А, но… ай!
Заместо ожидаемого возвращения к гудящим головке и стволу члена, которые так и молили её о продолжении, она впилась поцелуем туда, где кожа была чувствительной, незащищённой и совсем неподготовленной – около яичек. И продолжила покрывать сами яйца, всю кожу вокруг, под ними то нежными и ласкающими, то резвыми скупыми поцелуями. Задыхающийся от блаженства, я раскинулся по кровати и был весь в её власти. Самым страшным в этих ласках было то, что они чуть не выкручивали меня всего, не давали толком дышать, но к вожделенному пику не приводили. Её язык был всюду — жаркий, жалящий, вылизывающий. Губки — кровожадные, нежные — истязали меня, держали у самой верхушки, заставляли извиваться…
— Иэхххх…ааа… ммммммф… грррр! – после вереницы стонов, когда она куснула меня за внутреннюю поверхность ноги, щекотно и от этого ещё более приятно прошлась языком по коже паха ввысь, поцеловала, засосав кожу, у основания члена, я издал странноватый горловой звук.
— Ооооммфф… — губки её возвратились к уздечке, впились горячим сосущим поцелуем и в неё…
Я задышал шумно, выдыхая с надрывом.
Казалось, она никогда не утомится глумиться над моим уже практически бешеным телом. С умопомрачительной изобретательностью она находила новые точки для чувственных поцелуев, лёгких укусов и неспешных облизываний.
Зудела и ныла головка, требуя к для себя внимания, подёргивался ствол, гудели яйца, тихо подвывал и крючился я.
— Ты пробудился либо нет?
— Да, да!! – практически выкрикнул я и здесь же звучно вскрикнул от резко накатившего удовольствия – головка немедля возвратилась в жаркий рот и проехалась по нёбу, ствол прочно сжала опытная ладонь, заскользившая по нему ооочень стремительно.
— Ооооо… держите меня, — издал я стон, полный муки. И хотя я сам не знал, что конкретно имел в виду, моя умница обняла меня за приподнятые над кроватью от возбуждённого напряжения бёдра рукою, которую я отпустил, когда крючился под её ласками, так как страшился разрушить. Обняла и ускорила ласки.
Теряя контроль всё больше и больше, я время от времени взрыкивал. Обжигающие волны накипали снутри. Я, что было сил, сжал край кровати одной рукою, другой конвульсивно придавил к для себя подушку.
— Ещё, ещё… я уже…. Мммммм…ох, я на данный момент… , — я напряжённо прохрипел это всё малознакомым голосом, а далее она в особенности резко качнула головой…
— Мммм…ммм….ррррр…ааааа! А! А! Ммдаааааааа…
Обжигающая волна пронеслась ввысь по стволу члена к головке и ввысь по позвоночнику прямо к мозгу, взорвавшись ослепляющим фейерверком. Я затрясся в оргазме, сведённый судорогой острого, мучительного удовольствия. Бёдра задвигались толчками, член задёргался, извергаясь…
— Уф… оох! М! – лёгкие прикосновения языка к головке в процессе извержения принесли новые, полностью непостижимые переживания. Член продолжил пульсировать, выдавливая из себя всё, что можно.
В конце концов, я вздохнул глубоко-преглубоко, расслабился и блаженно растянулся на кровати. Она лаского погладила яйца подушками пальцев, обсосала и вылизала головку, вызвав у меня слабенькие стоны и подёргивания.
Чуть отдышавшись, я набросился на неё, сгрёб в охапку и придавил к для себя. Она прильнула, комфортно устраиваясь в моих объятиях.
Я дастал до выключателя настольной лампы и щёлкнул им. Она весело зажмурилась от вспышки света, сморщив нос. В порыве эмоций я покрыл поцелуями её зияющее лицо. После уткнулся носом в её волосы, млея. Какое-то недолгое время она млела совместно со мной, а позже обеспокоенно зашевелилась.
— Сокровище моё… уже близко к 5.
— Угу, — признал я очень без охоты.
— Для тебя, наверняка, идеальнее всего на данный момент в душ, милый?
— А ты не пойдёшь со мной? – спросил я с надеждой. Сейчас я в первый раз ощутил, что мне ну просто неописуемо тяжело от неё оторваться. Да и спрашивать об этом было, естественно, достаточно эгоистично с моей стороны – она имела полное право умиротворенно посапывать, закутавшись в одеяло, и созидать сны.
— Я бы с радостью, но чем ты тогда будешь завтракать?
— Тобой.
Я буркнул это для себя под нос, добавив, что совсем не голоден.
— Это ты на данный момент не голоден. Я посмотрю на тебя после душа, — она улыбнулась, погладила меня по щеке.
Ещё бы, после такого-то пробуждения!
Я тяжело протопал в ванную.
Конечно, она оказалась права, и через полчаса я, намытый, одетый и голодный, как медведь после зимней спячки, с алчностью набросился на омлет с сосисками, гренки и горячее какао.
Она подкладывала мне добавку, улыбалась моей торопливой трепотне обо всём и всех сходу и прямо-таки светилась.
Уходить совсем не хотелось, но я уже стоял в коридоре и с любопытством следил в зеркале за тем, как она завязывает мне шарф. В итоге мы выглянули в окно и удивились – всё вокруг было полностью белоснежным!
Воздух казался густым от падающего снега.
— Милый,снег! – просияла она и здесь же нахмурилась. – Наденешь шапку?
Нехотя я согласился, и позже долго-долго целовал её в коридоре.
— Ты уж выспись как надо, хорошо? А то ведь я для тебя, наверняка, полночи спать не давал.
Она погладила меня по рукаву в символ того, что всё в порядке.
— Только проведаю Оладушка, и вернусь отсыпаться. А ты, кстати, как?
К моему удивлению, сна не было ни в каком глазу.
— Потрясающе. Вернусь сейчас пораньше, часа в три.
И опять навечно приник к её губам, к собственному изумлению, не находя внутри себя сил бросить их и уйти, и целовал её ещё и ещё, пока она не сделала застенчивый шаг вспять.
В конце концов, я вылетел на мороз, в её обожаемый снег. Она махала мне из окна до того времени, пока поворот не укрыл нас друг от друга.
